«Кино нужна доброта». Панкратов-Черный о ремейках и «стрелялках»

Александр Панкратов – Черный проводит последнюю неделю лета в Смоленске – народный артист России, любимый многими актер и уважаемый режиссер возглавляет жюри шестого кинофестиваля «Золотой Феникс».

В самом начале фестивальной недели Александр Васильевич пообщался с журналистами, откровенно ответив на вопросы о кино, политике и личной жизни.

Александр Васильевич пообещал быть добрым судьем на фестивале. Фото: Ксения Матвеева

«Значимость кино определяется количеством собранных денег»

Ксения Матвеева, smol.aif.ru: На церемонии открытия Вы сказали, что будете добрым судьей «Феникса».

Александр Панкратов-Черный: Я очень доверяю той команде, которая собралась в жюри. Для меня достаточно одного имени Алексея Симонова. Это во-первых. Во-вторых: обязательно посмотрю все фильмы. Говорят, что сейчас в России много кинофестивалей проходит, а я считаю, что нужно проводить еще больше. Потому что сейчас, кинематографисты разобщены. На фестивалях же мы имеем возможность общаться, знакомиться, обмениваться идеями.

Мне думается, что сейчас кинематографу необходима доброта. Потому как молодежь, дорвавшаяся до режиссуры, погрязла в подражательстве американскому кино, причем очень низкого пошиба. Фильмы какие-то формалистические, в них нет психологических решений, рисунков, нет драматургии. Мастера уходят, вот уже мое поколение уходит, я уже не говорю о классиках. И самое главное, мне бы хотелось - я не хочу за всех отвечать – мне бы хотелось, чтобы в кино пришла доброта, гуманность и человечность.

Сейчас Россия находится на трагическом пике существования. Я думаю, пора прекращать снимать стрелялки с прыжками и падениями, взрывами и прочим, а повернуться к народу, к зрителю то бишь.

На открытии фестиваля Панкратов-Черный терпеливо развал автографы и общался со смолянами. Фото: Илья Сковородин

Недавно я был на совершенно необычном фестивале в Архангельской губернии. Устьяны – 600 километров от Архангельска, поселение в лесу. И вот там Елена Сергеевна Цуканова устроила фестиваль. Там было немного артистов, да и у местных властей не было каких-то средств, условий каких-то не было, но меня поразило, с каким потрясающим интересом отнеслись к этому фестивалю люди, сколько их пришло из разных районов, сел. То есть народ соскучился, ему нужно русское кино.

По последним сводкам, когда смотришь периодику, то особое внимание пресса уделяет тому, сколько фильм собрал денег. Значимость кино определяется числом собранных денег, и вот это печально.

Вот смоленский фестиваль существует шестой год и, думаю, будет существовать дальше, потому что он нужен. Я не в первый раз на фестивале в Смоленске, и он проходит без помпезности, без каких-то размахов, но торжественно по-домашнему, просто и уютно.

Мертвая комедия и трагифарс

К.М.: Как Вы относитесь к тому, что делает сейчас молодежь в кино?

А.П.-Ч.: Новые люди в кинематографе – это всегда интересно: что они сделают, и что им дадут сделать? Это важно, потому что пока в нашем кино – колоссальная разобщенность. Сейчас молодежь брошена, распределение бюджетных денег на создание фильмов происходит непонятным образом. Деньги получают люди, далекие от кинематографа, на создание сомнительных вещей.

Павел Чухрай и Александр Миндадзе не получают поддержки на свои проекты – это поразительно. Миндадзе проявил себя как замечательный драматург, интерес к его проекту сейчас проявляют на западе, а в России он не получает никакой поддержки. Хотиненко, Володя Меньшов – все без работы. Сейчас снимает тот, кто нашел деньги. Очень трудно ребятам, которые приезжают из провинции.

К.М.: Вы планируете вернуться в режиссерское кресло?

А.П.-Ч.: Я 20 с лишним лет не возвращаюсь в кинорежиссуру. И хочется, и колется. В 1990-ом году был снят фильм «Система Ниппель» по сценарию тогда еще студента ВГИКа Владимира Зайкина. Я из легкой комедии сделал трагифарс. Фильм был удостоен Гран-При кинокритики Европы в Лагове. Думал, пойдет в прокат. Единственный мой фильм, не подвергшийся цензуре. Фильм на полке во времена нашего демократического правительства Бориса Николаевича Ельцина пролежал восемь лет. Потому что произошла какая-то мистическая «совпадаемость».

У меня психи берут Белый дом, в город вводят войска, на танк залезает Бамбук, чиновник в исполнении Анатолия Кузнецова, который обращается к народу и убедительно объясняет людям, вышедшему на улицы, что это система Ниппель. Если в нее попал, трудно выйти. Народ у меня расходился ни с чем, ничего не добившись. И если в начале звучит революционная песенка «Эх яблочко, куда ты котишься», то к финалу это веселое «Яблочко» переходит в похоронную мессу. В эдакую фугу. Трагифарс.

Этот фильм увидели люди из окружения Бориса Николаевича Ельцина и заметили еще одно печальное совпадение: оказалось, что за год до всех августовских событий в Москве, герой Кузнецова забирается на танк точно в таком же костюме и галстуке, в каком через год залезет на танк Ельцин. Так что фильм пошел в прокат только с приходом Путина.

В это время как кинорежиссер я по три, по пять лет сидел без работы, мне все сценарии запрещали, фильмы кромсались. И когда я думал, что пришла настоящая демократия, был окрылен. Не тут-то было. Поэтому я сейчас к режиссуре отношусь ревностно, есть идеи, но пока вот не хочу деньги брать в бюджете, с надеждой, что они достанутся молодым, начинающим.

Недавно очень хотел снимать комедию «Наезд на Париж» - согласие играть одну из ролей нам давал Пьер Ришар. Но, к несчастью, сценарист Евгений Коротков скончался…

А комедия как жанр вообще умерла, нет комедии. Зритель забыл, когда смеялся, в кинозале - одни страшилки. Даже любовь замешивают на крови. Клинический случай. Так что пока я увлекся театром. Много работы в антрепризах, шесть спектаклей, в Москве и Санкт-Петербурге. Как драматический актер я не выходил 40 лет на сцену и теперь получаю большое удовольствие. Актерствую, одним словом.

Пляски на могиле

К.М.: Что Вы можете сказать о фильме «Мы из джаза-2»?

А.П.-Ч.: Была такая история, мне позвонили из Киева, прислали синопсис, но меня это не заинтересовало, Карена Шахназорова тоже. Там мы уже дедушками должны были быть: я, Скляр, Аверюшкин. Наши внуки, значит, идут по тому же пути. Наши герои шли, не просто пробиваясь.

Как музыканты, они шли против системы, против цензуры, когда джаз вообще как вид искусства запрещался. А сейчас через какие тернии могут пройти современные молодые музыканты? Только через добычу средств на рекламу, на поездки, на инструменты… Эта тема, я считаю, далека от духовного развития человека, от становления характера, личности. Я не знаю, что там эти мальчики – сняли или не сняли. Но во всяком случае, мы отказались от этой идеи.

Вот знаете, сейчас очень хвалят ремейки, например, по фильмам Эльдара Рязанова сняли современные версии. Ну… мелковато-с! Не догоняют. Не та любовь, как говорится, фрукты не в той корзине.

К.М.: Что-то из недавно увиденных фильмов Вам понравилось, впечатлило?

А.П.-Ч.: Ничего не впечатлило, нет ничего яркого. Нет индивидуальности. Некоторые молодые люди, чтобы только не быть ни на кого похожими, начинают «выдрючиваться». Вот нашли деньги и начинают – лишь бы ни на кого не походить. Один молодой человек, принес мне сценарий - он сам его написал, с мамой. Каким-то образом принят в Гильдию кинорежиссеров.

Фильм рассказывает, как компания молодых людей приезжает в сельскую местность на два дня с пикничком, а там к ним подходит добрый дядя - кладбищенский сторож и обещает показать могилы молодых девок – «Вот с ними и потанцуете». Они идут с ним, берут лопаты, выкапывают девок и танцуют с ними. А старик смотрит на все это, попивая чаек и говорит: «Вот она, радость, дождался на старости лет!» Вот такое кино, юноша снимает, сценарий написал с мамой. Деньги нашел. Он мне предложил старичка этого сыграть. Так и задумываешься, с чем люди идут в кино…

Александр Васильевич считает, что большинству современных фильмов не хватает индивидуальности. Фото: Ксения Матвеева

Я считаю себя отросточком от шестидесятников, мы успели хватануть этот воздух, мнимой, правда, свободы – но свободы! Мы воспитаны на ней, дети репрессированных, расстрелянных в сталинских лагерях.

И в моем поколении нет этой озлобленности – мы не превратились в ненавистников. Я знаю коммунистов, которые искренне шли в партию, и до сих отстаивают достижения партии. «Мы на пулеметы шли с именем Сталина!», - кричат. И это правда, они верят в это. Ведь есть сталинизм, и есть люди, попавшие под сталинизм, под ним жившие. Это нужно разделять. А сейчас повсюду озлобленность. Героем фильмов делают человека, который убивает – это же страшно.

Примеров нет? Посмотрите, сколько духовности и доброты в фильмах Андрея Тарковского. Шукшина гнобила советская власть, такие, как он, по пять-семь лет сидели без работы, но не озлобились – шли к людям, призывая к всепрощению, к добру. Сейчас таких людей мало.