Сергей Гармаш, народный артист России, известный зрителю по многим харизматичным ролям, приехал в Смоленск, чтобы поработать на кинофестивале «Золотой Феникс» и, по собственному признанию, отдохнуть перед напряженным съемочным периодом в Петербурге.
Блиставший на вечерних мероприятиях в классическом черном костюме, Гармаш пришел на встречу с прессой в джинсах, кедах и простой белой футболке, закурил и сразу предупредил, что о политике говорит только на собственной кухне с собственными друзьями. О фильмах, которые всегда актер возит с собой, о своей семье и «датчике», который должен быть у каждого в сердце, Сергей Гармаш рассказал представителям СМИ.
«Я отношусь к религии очень интимно»
Ксения Матвеева, smol.aif.ru: Вы говорили, что для того, чтобы согласиться на съемки, Вас должен заинтересовать сценарий. Почему Вы отказались сниматься в «Острове» Павла Лунгина?
Сергей Гармаш: От «Острова» я отказывался, и отказывался долго. Мы встретились с Лунгиным, и я ему сказал, что не хочу этого делать. Во-первых, потому что я категорически не хочу играть священника. Это не потому, что я суеверен. Я и суеверен, но… Я человек не религиозный, но верующий. Я отношусь к этому очень интимно, серьезно. В общем, мне не хотелось играть священника. Более того, мне казалось, что основная проблема героя «Острова» - гордыня, которая является смертным грехом. Я это сказал Лунгину, и добавил: «Ну вот мы начнем снимать эту картину, потому что мы с тобой дружны, а потом я начну пить тебе кровь. Давай лучше сразу по-хорошему расстанемся и все».
Вы знаете, когда я посмотрел «Остров», я вышел и сказал Пете (Петру Мамонову, исполнившему главную роль в фильме Павла Лунгина «Остров» - прим.авт), что он развеял все мои сомнения по поводу этой роли. Может быть, я и сыграл бы эту роль, может быть, был бы какой-то резонанс, но так, как Петя, я бы не сыграл ее никогда – в этом убежден на сто процентов. Роль была написана будто для него.
Может быть, завтра придет человек и попросит сыграть отца Сергия по Льву Толстому. Все зависит от конкретного сценария и режиссера.
Кроме того, сейчас у меня непростое отношение к нашей церкви – к РПЦ, потому что ситуация вокруг нее совсем не простая.
Момент интеллектуального мужества
К.М.: Вы снимались у Анжея Вайды в «Катыни». Катынь – совсем рядом со Смоленском…
С.Г.: Я познакомился с Вайдой давно, еще в девяностых. Это удивительный, потрясающий, светящийся человек, и вообще – уникальный. Работать с ним было здорово.
| «Кино нужна доброта» | |
|---|---|
| Панкратов-Черный о ремейках и «стрелялках» | |
К слову, отец Вайды, польский офицер, такой красавец – я видел его фото в форме с эполетами – расстрелян был не в Катыни, а под Харьковом. Вайда всю жизнь мечтал поднять эту историю. Сценарий, по которому в итоге снималась «Катынь», был приблизительно 98-ой вариант из того, что Вайде предлагалось. Он не то чтобы вертел носом – просто он человек очень деликатный. Даже не знаю, уместно ли здесь слово «деликатный», но Анжей Вайда так искусно прочитал эту историю, искусно ее рассказал.
К сожалению, я не был в Катыни, хотя по возможности я такие места посещаю. Вот недавно я был на гастролях в Астане. В сорока километрах от города есть такое место, называется Алжир – это Акмолинский Лагерь Жен Изменников Родины, где сидели Русланова, жена Молотова, жена Калинина. Скажу вам честно, я был восхищен вниманием, в частности, Нарсултана Назарбаева к этому мемориалу.
К.М.: Вы согласны с мнением режиссера, что большевики расстреляли поляков? Сейчас высказываются и другие версии, например, что это сделали немцы.
С.Г.: А как же быть с теми документами, которые Ельцин передал полякам, повинившись в этой трагедии? Как на это реагировать, что, Ельцин их подделал? Такие версии требуют доказательств. Если принятая версия – правда, то как еще можно к этому относиться? В истории нашей страны - огромное количество таких вещей, за которые стыд и раскаяние испытают будущие поколения. Есть такая картина, по воспоминаниям матери Лунгина – «Подстрочник». В ней звучат потрясающие слова об «интеллектуальном мужестве». Понимаете, это и есть момент интеллектуального мужества – признавать свои невероятно страшные грехи и ошибки. Мы от этого становимся только лучше.
«Юдашкин – не Hugo Boss»
К.М.: Вы часто исполняли роли военных или милиционеров, но как-то признавались, что не любите носить форму.
С.Г.: Не люблю, я считаю всю форму, которую сейчас носят наша армия и полиция, ужасной. Вот сравните с американской формой. У меня нет никакого пиетета к ней, но, когда я вижу американского полицейского – по-моему, с точки зрения стиля и эстетики, это красиво. Российская форма, во-первых, не особенно удобная. Во-вторых, она безликая. Что скажешь, Юдашкин – не Hugo Boss. А Hugo Boss, к слову, сделал немецкую военную форму. И, хотя она нам по понятным причинам неприятна, остается одной из лучших в мире.
На самом деле я считаю это важным вопросом. Ведь если бы мы не поскупились и попросили Paco Rabanne или Versace сделать для России военную форму, пацаны шли бы в армию и полицию – они хотели бы такую форму носить. А та, что у нас есть – это какое-то неуважение к офицерам. Вспомните хотя бы, какое обмундирование у нас было в царской армии, и даже форма 1945-46 годов.
| «Надо спокойно работать» | |
|---|---|
| Сергей Соловьев — о настоящем кино и пошлой жизни | |
С полицейской формой то же самое. Сейчас наши стражи правопорядка одеты так, что, мягко говоря, не восхищает. По моему мнению, представитель закона должен на себе останавливать взгляд. Вот американский полицейский – будто только что с витрины сошел.
«Зеркало» в кармане
К.М.: О каких фильмах Вы могли бы сказать, что они сформировали Ваш вкус?
С.Г.: Мое первое детское впечатление – когда я увидел впервые на большом экране «Человека-амфибию». Папа с мамой ходили в летний кинотеатр в Евпатории, и иногда брали меня с собой. Это первое, что я помню, что запечатлелось в памяти, как фотография.
В пятом классе я увидел картину Петрова «Без вины виноватые». Я проплакал всю ночь. Проплакал просто потому, что фильм произвел на меня такое впечатление, особенно монолог Дружникова «Выпьем за матерей, которые бросают своих детей». Оно до сих пор со мной, это впечатление.
Я очень часто ходил в кино, смотрел на большом экране «Освобождение», «Войну и Мир» - конечно, не когда фильм Бондарчука вышел, а так называемую «новую копию».
Кстати, мало кто знает, что такое «новая копия» в советских кинотеатрах, а ведь это очень интересный момент. Дело в том, что в Советском союзе из бюджета Госкино, то есть «общего котла» сборов кинотеатров всех республик, получали заработную плату все врачи и все учителя СССР. И когда в городе появлялась финансовая «дыра», туда бросали «Неуловимых мстителей», «Джентльменов удачи» - записывали те самые новые копии. Деньги от проката этих фильмов девать было некуда – такие были деньги! Вы посмотрите прокатные истории названных картин – денег было немерено.
Возвращаясь к вопросу: конечно, основной «фолиант» для меня – это советское кино. Чухрай, Эйзенштейн, Бондарчук, Шукшин, безусловно, Тарковский. У меня есть такой гофр, в который я накладываю DVD-диски и вожу с собой. В нем есть несколько фильмов, которые я не вынимаю никогда: «Зеркало», «Калину Красную», «Подранки». «Зеркало» Тарковского я обязательно смотрю раз в год, потому что это – учебник для любого кинематографиста, да и просто волшебная картина.
К.М.: Как Вы считаете, у Вас нет «проходных» ролей?
С.Г.: У меня огромное количество «проходных ролей», и огромное количество плохих ролей. В моей фильмографии много картин, в которых я снимался, зная, что это не доставит мне удовольствия, не принесет творческих дивидендов. Но надо зарабатывать деньги и кормить свою семью, помогать родителям. «Проходных» ролей у меня даже большинство. Не бывает хорошего больше, чем плохого.
«Я – плохой отец»
К.М.: Вы принимали участие в озвучивании нескольких мультфильмов…
С.Г.: Мне доставило это огромное удовольствие. Более того, я вам скажу, второго сентября я отведу сына в школу и побегу писать продолжение «Белки и Стрелки». Я с радостью откликаюсь на такие предложения – это интересно. У меня в активе есть еще «Рататуй», «Иван Царевич и Серый Волк». Моим детям нравится, меня сын одно время Казбеком называл. А вообще я – плохой отец. Я жесткий по отношению к своим детям. Но эта жесткость – с любовью. Меня папа воспитывал достаточно строго. Вот, например, я должен был все книги из списка на лето перечитать обязательно. Я плохой отец потому, что не могу уделять детям столько внимания, сколько хотелось бы.
| Топ-5 книг от Гармаша | |
|---|---|
|
|
К.М.: К слову об отцах и детях, и литературе: какие книги Вы любите?
С.Г.: Я не люблю, кстати, «Отцов и детей», и вообще не особенно люблю Тургенева. Мне неприятно, что Федор Михайлович занимал у него деньги и при этом испытывал муки совести. Потому что Достоевский был гений, а Тургенев – далеко не гений.
Я читаю серьезно с пятого класса. С этим я не расстаюсь и по сей день, потому что если и есть у артиста какая-то домашняя работа – это художественная литература и наблюдение окружающего мира – людей, их ракурсов, поведений и характеров.
Сердце-датчик
К.М.: Вы сейчас попросили поменьше себя фотографировать, а как Вы вообще относитесь к прессе, к папарацци?
С.Г.: Определенные слои людей есть на этой планете во все времена. Рядом с нами живут люди, которые могут фотографировать через окно больного, худого, сидящего в постели Янковского, умирающего от рака. Забинтованную Гундареву. Когда газеты выходят с заголовками – огромными буквами – «У Абдулова четвертая стадия рака», а мы все еще пытаемся убедить Абдулова, что у него никакого рака нет…
Когда умер Влад Галкин, мне позвонили с одного из телеканалов, и девушка задыхающимся голосом («Как хорошо, что я Вам дозвонилась!) стала требовать от меня комментарий. И дальше – трудно говорить без мата – 15-20 таких звонков. Умирает Балабанов, или Андрей Панин, а «гончие псы» обрывают тебе телефон. Я думаю: кто эти люди? Эти те же самые люди, которые выходили из строя вперед и работали в Освенциме, в Треблинке, Майданке, они стреляли в спину и открывали дверь в печь. И я не преувеличиваю.
И при этом журналист – замечательная профессия, военный корреспондент – просто героическая, но у нас в стране со времен Гоголя не решена проблема «человека не на своем месте». Должна быть какая-то грань. Как ее почувствовать? Этот датчик – у каждого внутри, он – в душе и в сердце.
Музыкант Левон Оганезов: «Детям нужно отдать все – и отпустить» 
Актер Станислав Любшин: «Теща писала на меня в ЦК» 
Другой рок. После 11 лет тишины «Мертвые дельфины» ожили в Смоленске 
Маринист-подводник. Художница пишет картины в акваланге на морском дне